ДОРОГАЯ РЭЙЧЕЛ!

Не могу поверить, что мне пришлось отправить посылку под именем твоего отца, чтобы ты ее открыла. (А я знаю, что ты ее открыла.) Я послал тебе множество писем, на которые ты не ответила, но не собираюсь сдаваться.

Как у тебя дела? Есть ли какие-нибудь изменения на корабле? Как насчет кафе на борту? У вас по-прежнему всего одно место, где можно выпить кофе, или они добавили хотя бы еще одну кафешку?

Что там с твоими занятиями? Есть на этот раз хоть что-нибудь повеселее?

Я вложил в эту коробку еще одно письмо – о том, как идут мои дела (это письмо, я уверен, ты пока отложишь, тем не менее оно там…), и я действительно очень хотел бы, чтобы ты написала мне в самое ближайшее время.

Я (не) хочу забыть тебя,

P. S. На тот случай, если тебе не терпится кому-то написать, не используй, пожалуйста, список заключенных, жаждущих переписки. На обратной стороне этого письма ты найдешь список художников в Нью-Йорке, которые будут буквально в восторге от возможности получать и писать письма.

P.Р.S. Я скучаю по тебе.

Я несколько раз перечитала его письмо, вытирая слезы. Отложив конверт, я вытащила из коробки всю белую папиросную бумагу и увидела другое письмо, которое он написал, а также короткую записку, которая гласила:

Потому что я уверен, что они тебе очень нужны…

Я подняла листок и увидела под ним три новых выпуска любовных романов моих любимых авторов. Уже не сдерживая слез, я выбрала тот, который больше всего хотела бы прочитать, и забралась с ним в постель.

Под обложкой я обнаружила еще одну записку, последнюю, от Итана:

Если ты выбрала эту книгу первой, думаю, будет справедливо сказать, что я знаю тебя очень хорошо, Рэйчел. А еще я думаю, что будет справедливо признать, что, хотя в прошлый раз мы оба наговорили друг другу много глупостей, которые вовсе не имели в виду, именно я на все 100 % виноват в сложившейся ситуации.

Я должен был сразу рассказать тебе о Нью-Йорке и не должен был смеяться над тобой за то, что ты безнадежный романтик… ведь это одна из причин, почему я так сильно тебя люблю. (Почему я не мог этого понять все годы нашей «вражды», я никогда не узнаю, но зато теперь я понимаю это очень хорошо…)

И еще: я бы очень хотел, чтобы ты мне написала ответное письмо, когда закончишь это читать…

МНЕ ПОТРЕБОВАЛОСЬ ВСЕГО ВОСЕМЬ НЕДЕЛЬ, чтобы понять, что я совершил самую большую ошибку в своей жизни. (Или скорее одна неделя, если честно признать, что семь остальных ушло на отрицание очевидного.)

Я ненавидел свои занятия в Нью-Йорке, презирал однокашников за то, что они создавали атмосферу беспощадной конкуренции друг с другом, а еще я просто невыносимо скучал по Рэйчел. Она была более чем права насчет этой программы, и, хотя я выполнял все необходимые задания, большую часть времени я проводил, работая над своим романом.

За все эти долгие недели ни один яркий фиолетовый конверт не появился в моем почтовом ящике, и впервые в жизни я понял, каково это – по-настоящему тосковать по кому-то.

В тот первый раз, когда мы долго были в разлуке, я никогда не принимал близко к сердцу, если она долго не отвечала на мои письма, никогда не волновался, если ждал ответа дольше, чем обычно. Но теперь, когда я наконец понял, как много она для меня значит, я сходил с ума, не получая от нее вестей.

Я в сотый раз проверил расписание заходов в порты их лайнера, уверенный, что она получила все мои письма и посылку. От отчаяния я отправил ей письмо на электронную почту в надежде, что она проверит ее, когда корабль снова зайдет в порт.

С зубовным скрежетом я пролистал еще несколько страниц своих лекционных конспектов, стараясь сосредоточиться на чем-то другом, кроме растущей боли в груди. Зная, как долго Рэйчел способна таить обиду, можно было ожидать, что лишь к следующему Рождеству она наконец сдастся и отправит мне праздничную открытку.

Вот дерьмо…

На экране высветилось имя моего отца, который пытался связаться со мной по скайпу, и, поскольку я проигнорировал десять его последних звонков, я все же решил выделить ему пять минут.

– Да? – ответил я, ожидая, когда его лицо появится на моем экране. – Если ты звонишь по поводу номеров Харрисона, то я отправил их по электронной почте на твой личный адрес, так как на рабочий адрес уже посылал…

– Я звоню не поэтому, – сказал он как-то непривычно тихо.

Я чуть увеличил яркость экрана, не зная, как воспринимать выражение его лица. Он был бледнее, чем обычно, и выглядел гораздо уязвимее, чем когда-либо.

– С мамой что-то случилось? – обеспокоенно спросил я.

– Нет. – Он улыбнулся. – Она просила, чтобы я дал тебе знать, что она жива и здорова. Она была бы тебе очень благодарна, если бы ты, хотя бы изредка, звонил ей лично, а не присылал пространные текстовые сообщения.

– Заметано.

Он словно в нерешительности покашлял. Да что не так с моим отцом?

– Я сегодня убирался на чердаке, – сказал он, поднимая лист бумаги. – И наткнулся вот на это.

Я вгляделся в слова на листе и разобрал: «Я ненавижу свою соседку».

– Ты нашел мое старое сочинение?

– Я нашел целую тонну твоих сочинений, – сказал отец. – А потом пошел к тебе в комнату и обнаружил твою э-э… коробку со всеми эссе, которые ты отсылал для публикации, и копии твоих э-э… работ, которые ты отправлял маме, чтобы она прочитала, и я э-э… – Он запнулся, а затем неожиданно сказал: – Прости меня.

– За то, что ты рылся в моем барахле?

– Нет. – Он улыбнулся и вытер глаза. – Все, что под моей крышей, – это мое барахло. Прости, что заставил тебя выбрать бизнес.

– Дело не только в тебе. У меня это просто хорошо получается.

– Но ты великолепно пишешь, – тоскливо сказал он. – Я уверен, что всегда буду задаваться вопросом, что могло бы быть, если бы в один прекрасный день ты взвалил на свои плечи мой бизнес, но знай – это больше не твоя ноша.

– Я не понял, папа. Что ты пытаешься сказать?

– Что ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни, обучаясь сейчас в бизнес-школе, – сказал он. – Тебе там вообще не место.

– То есть ты хочешь, чтобы я занялся этой, как ты выражаешься, дурацкой писаниной, которой занимаются только изнеженные слюнтяи? – Я улыбнулся.

– Вот именно. – Он рассмеялся. – Я думаю, что твое настоящее призвание именно в этой писанине, и я не хочу, чтобы ты сожалел, что у тебя в жизни не было шанса осуществить свои настоящие мечты, как и у меня…